Джон мильтон и его поэма "потерянный рай". Александров Л. Г. Сакральный космос Джона Мильтона

Джон Мильтон с юности мечтал создать произведение, которое в веках прославило бы британскую словесность и было бы истинно возвышенным. И ему это удалось - таким произведением стал «Потерянный рай». За образец он взял сочинения Гомера, Вергилия, Тассо, трагедии Софокла и Еврипида... Поэма Мильтона отражает как бы ветхозаветную историю, но на самом деле современники видели в ней отражение истории Англии эпохи буржуазной революции. Буржуазия и новое дворянство окрепли и почувствовали свою силу. Королевская власть ограничивала дальнейшую предпринимательскую активность тех и других. И королю, и земельной аристократии была объявлена война. Возглавил буржуазию Кромвель. Король Карл Стюарт при огромном стечении народа на площади был обезглавлен палачом. Актом парламента от 17 марта 1649 года королевская власть была отменена как «ненужная, обременительная и опасная». Была провозглашена республика.

Кромвель был волевым, талантливым военачальником и очень властной натурой. Он удачно реформировал революционную армию, и та одержала победы над войсками роялистов. Парламент его уважал. В Европе его считали самым крупным политиком.

Парламент одарил Кромвеля королевским дворцом, землями, приносящими громадный доход. Кромвель стал ездить в золоченой карете, сопровождаемый телохранителями и многочисленной свитой. Очень скоро этот человек пресытился и богатством, и славой, и властью.

Кромвель умер в возрасте 59 лет и был похоронен на месте погребения королей. Но через три года монархия Стюартов была восстановлена, и труп Кромвеля извлекли из могилы и казнили через повешение.

Так вот, Мильтон стал поэтическим истолкователем событий, очевидцем которых он являлся. Он прославил революцию, воспел бунт возмущенного человеческого достоинства против тиранов. Восстание стало символом поэмы. Специалисты считают, что только он один в 17-м столетии понял и оценил всемирное значение буржуазной английской революции.

Мильтон родился в 1608 году в семье состоятельного нотариуса в Лондоне. Учился он в лучшей лондонской школе при соборе Святого Павла. В шестнадцать лет он стал студентом Кембриджского университета. «С самой юности я посвящал себя занятиям литературой, и мой дух всегда был сильнее тела», - говорил о себе поэт.

Джон много путешествовал по Европе, писал стихи, пьесы, поэмы... «Ты спрашиваешь, о чем я помышляю - писал он своему другу. - С помощью небес, о бессмертной славе. Но что же я делаю? Я отращиваю крылья и готовлюсь воспарить».

Мильтон, недовольный политикой Карла I Стюарта, писал публицистические статьи, в которых обличал англиканскую церковь, выступал за свободу слова, защищал право на развод... При Кромвеле поэт занимал должность тайного секретаря республики. Его трактат «Права и обязанности короля и правителей» послужил обоснованием суда и казни Карла I.

Но революция привела к произволу, к бесконтрольной власти еще более страшным, чем было при короле. Кромвель, по сути, стал диктатором. Так случилось, что духовное прозрение совпало с физической потерей зрения. Мильтон полностью ослеп.

После смерти Кромвеля поэт доживал свой век вдали от общества в маленьком домике на окраине Лондона. Он бедствовал, порой голодал, но все время творил, диктовал свои поэмы «Потерянный рай» и «Возвращенный рай», трагедию «Самсон-борец».

Поэма «Потерянный рай» несколько раз переводилась на русский язык. Последний раз это сделал А. Штейнберг. Перевод считается очень удачным. А. Штейнберг трудился над ним несколько десятилетий.

Поэма поражает читателя своим космизмом, грандиозной картиной мироздания, созданной воображением поэта.

Сюжет взят из Ветхого Завета о грехопадении Прародителей - Адама и Евы. Все начинается с восстания Сатаны против Вседержителя. Сатана и его легионы бьются с архангелом Михаилом и его воинством. Восставших по Божьему повелению поглощает ад. Но сам Сатана, бывший одним из самых прекрасных и могущественных в Божественной иерархии, и после поражения не до конца теряет свой облик. В нем нет света и любви, но и то, что осталось, грандиозно в поэтическом изображении Мильтона.

Во тьме кромешной, в хаосе, непокоренный, с неутоленной ненавистью Сатана замышляет новый поход на Царство Небесное.

Чтобы убедиться в правильности Небесного пророчества о новозданном мире и новых существах, подобных Ангелам, Сатана летит сквозь космические бездны и достигает врат Геенны. Врата открываются перед Сатаной. Преодолевая пучину между Адом и Небесами, Сатана вновь возвращается в сотворенный мир.

Сидящий на Престоле Бог и одесно с ним Сын видят летящего Сатану. Сын Божий готов пожертвовать собой для искупления вины Человека в случае грехопадения. Отец повелевает Сыну воплотиться и повелевает всему Сущему поклоняться Сыну во веки веков. Тем временем Сатана достигает Небесных врат и обманом выведывает у Серафима местонахождение Человека - Эдем. Увидев Человека, Сатану, в облике морского ворона, охватывает страх, зависть, отчаяние.

Сатана, под видом тумана, проникает в Рай и вселяется в спящего Змия. Змий разыскивает Еву и лукаво обольщает ее, восхваляя перед всеми прочими созданиями. Подведя Еву к Древу Познания, Змий убеждает вкусить плод. Свобода воли, дарованная Богом Человеку, оборачивается грехопадением Евы. Адам из любви к Еве, понимая, что она погибла, решает погибнуть вместе с ней.

Вкусив плод, они впустили Грех, а за ним и Смерть в новозданный мир. Греховное человечество подпадает под власть Сатаны, и только Семя Жены сотрет главу Змия. Само человечество обречено замаливать первородный грех молитвами и покаянием.

Вернувшийся в Ад Сатана и его приспешники обращаются в змиев, пожирая вместо плодов прах и горький пепел.

Прародителей Архангел Михаил с отрядом Херувимов выдворяют из Рая, показав предварительно путь человечества до потопа

потом - воплощение, смерть, воскресение и вознесение Сына Божия

потом - человечество до второго пришествия. Херувимы занимают посты для охранения Рая. Адам и Ева покидают Эдем.

Оборотись, они в последний раз
На свой недавний, радостный приют,
На Рай взглянули весь восточный склон,
Объятый полыханием меча,
Струясь, клубился, а в проеме Врат
Виднелись лики грозные, страша
Оружьем огненным. Они невольно
Всплакнули -не надолго. Целый мир
Лежал пред ними, где жилье избрать
Им предстояло. Промыслом Творца
Ведомые, шагая тяжело,
Как странники, они рука в руке,
Эдем пересекая, побрели
Пустынною дорогою своей.

Мильтон прославляет Человека в духе Ренессанса. Особенно физическую красоту его. Он прославляет природу на Земле. «Если в образе Сатаны отразился мятежный дух самого Мильтона, - пишет исследователь творчества Мильтона А. Аникст, - в образе Адама - его стоическая непреклонность в борьбе за жизнь, достойную человека, то фигура Христа воплощает стремление к истине и желание просветить людей».

Образ Христа станет центральным в поэме «Возвращенный рай». Сатана искушает Христа всеми мирскими благами, но Христос отвергает их во имя добра, истины и справедливости. Его Христос - враг всякой тирании. Мильтон всегда считал, что с потерей свободы гибнет и добродетель в человеке, торжествуют пороки.

Московское религиоведческое общество на философском факультете МГУ имени М. В. Ломоносова

III международная интернет-конференция по религиоведению РЕЛИГИЯ И ПОВСЕДНЕВНОСТЬ: прошлое, настоящее, будущее

САКРАЛЬНЫЙ КОСМОС ДЖОНА МИЛЬТОНА (К 400-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ)

Александров Леонид Геннадьевич доцент кафедры теории массовых коммуникаций Челябинского государственного университета, Россия

http://www.e-religions.net/2009/page.php?al=alexandrov

The Sacred Cosmos of John Milton (to the 400th anniversary of his birthday)

The article is devoted to some philosophical and religious shades of the creative works by J. Milton, whose jubilee was marked recently. There’re much stratums and contexts in the main works of Milton - poems “The Lost Paradise” and “The Returned Paradise”. We have chosen the space-and-time model of these artistic texts for the short analysis. They abounds in the esoteric allegories, symbols and ideas, typical both for a natural-and-exact sciences and for a so-called scientific magic in the European transition period of 17th century, when the consciousness of people had broken during the Reformation.

In his works of world-wide fame Milton planed to solve as epical and monumental tasks as Dante had done in “The Divine Comedy” three ages earlier. The sacred cosmos of both authors is great, astonishing and also important for the humanity history, interpreted without the political, national or confessional frame work. Such “global philosophy” was actively supplying and indirectly influencing over the religious and moral mentality of reading public. Particularly because of this Milton works were the very original phenomenon on that cultural background, when the principles of tolerance began to develop.

Джону Мильтону (9. 12. 1608 - 8. 11. 1674) - выдающемуся мыслителю и поэту, не лишенному внутренних противоречий, довелось жить в не менее противоречивую историческую эпоху. «Религиозная повседневность», бесспорно, отразилась в его творческом наследии, но он также остался в культурной памяти Европы как человек глубоко эрудированный, умеющий мыслить широко и абстрактно, ставящий перед собой высокие художественные задачи, далекие от межконфессиональных страстей и распрей. При этом, будучи «гражданином мира», он также оставался верным и той общественной, культурной миссии, которую уверенно брала на себя Англия в это время.

В юности Мильтон пишет стихи, в том числе и религиозно- аллегорического содержания, придумывает пасторальную драму «Комус» (1634 г.) с элементами волшебной мифологии. Еще в возрасте 15 лет он пробует перелагать на английский библейские псалмы - и этот интерес не пропадает в зрелые годы, когда в ходе реформ богослужебной практики понадобились новые молитвенники и образцы песнопения. Элементы религиозного сознания надолго остаются в общей системе взглядов и ценностей.

Мы знаем, что в этот период христианская церковь обрастала различными сектами, магическими и мистическими течениями, активно претендовавшими на роль общественных учителей и просветителей. В кальвинистских кругах Англии начала века зарождается определение «деист». Впервые примененное к социнианам, в дальнейшем оно означало приверженца любой философии, осознающей свое отличие от религии и уклончиво излагающего свое понимание Бога. Трактат лорда Э. Чербери считается первым манифестом данной позиции, считающейся иногда промежуточным звеном на пути к вольнодумству и научному атеизму. Мораль человека в деизме синтезируется из веры и разума, данных априори, а участие Бога в судьбе человека значительно ограничивается. В то же время бытует в просвещенных кругах общества и теория «естественной религии» (У. Джеймс, Дж. Уилкинс и др. теологи), признающая существование в мире множества духовных сущностей (как божественных, так и «темных») и порой благосклонно относящаяся к распространению магических искусств. И хотя в церковном Руководстве 1627 г. была изложена англиканская позиция по отношению к суевериям такого рода, в народе пережитки и предрассудки еще имели силу, и вспышки инквизиторского рвения в «охоте на ведьм» еще случались в Англии.

В 1638 г. честолюбивый и любознательный магистр искусств Мильтон отправляется на год в Италию, где встречается с пожилым Г. Галилеем, «заточенным инквизицией только за то, что он думал об астрономии иначе, чем францисканские и доминиканские цензоры». Учение Галилея тогда уже было «приспособлено» католической церковью к религиозному восприятию «книги природы» как «божественного фолианта» - поэтому в тоне его позднего «Диалога о двух системах мира» уже отсутствуют смелые научные гипотезы, зато нередко проскальзывают топографические и космологические реминисценции на «Божественную Комедию» Данте.

Вынашивая грандиозные художественные замыслы, Мильтон по возвращении на Родину включается в бурную общественную деятельность, открыто ратуя за идеи мировоззренческого плюрализма. Он занимается активной публицистической деятельностью, при Кромвеле занимает пост латинского секретаря, ведет дипломатическую переписку и официальную пропаганду курса правительства. Он ведет диспуты, в том числе с известными епископами Дж. Холлом и Дж. Ашером, пытается согласовать полярные точки зрения в условиях сложнейшего религиозно-политического размежевания и брожения. Участие церкви в противостоянии между королем и парламентом никак не благоприятствовало общественной обстановке времен английской революции. В идейных расхождениях между индепендентами и пресвитерианами среди коренных вопросов - и мистическая доктрина о «естественной свободе», данной Богом. Рациональные доктрины, подобные учениям Декарта и Гоббса, еще не имели значительной вдохновляющей силы и подвергались старательному критическому надзору со стороны церковно-религиозных деятелей.

В «памфлетной войне» этих времен зарождаются и основы теории общественного договора, и правовой статус свободной от цензуры прессы. Мильтон встречается с известным юристом Г. Гроцием, знакомится с педагогической системой Я. А. Коменского, посетившего Лондон в 1641 г., а свою позицию по вопросу государственного устройства излагает в трактате «Ареопагитика». Как истинный гуманист, он защищает принципы разума и воли человека, как моралист и полемист - использует библейские цитации, мифологические аллегории, риторическую диалектику. Мильтон пытается войти в компромисс с «заблуждающимися братьями», даже с непримиримыми еретиками - роялистами и папистами, - и надеется на «дружеское» очищение нравов в процессе постройки общего храма, он ведет достаточно хитрую дипломатическую игру, наподобие той, которую проводили в политической системе Европе иллюминаты-розенкрейцеры:

«Удаляться из этого мира в область атлантидской и утопийской политики, которых никогда нельзя применить на деле, не значит улучшать наше положение… Мы, очевидно, так долго смотрели на путеводный огонь, зажженный перед нами Цвингли и Кальвином, что стали совершенно слепыми… Порядок, в котором Господь просвещает свою церковь, таков, что Он раздает и распределяет свой свет постепенно… Постоянно отыскивать неизвестное при помощи известного, постоянно присоединять истину к истине, по мере ее нахождения, - таково золотое правило, как в теологии, так и в арифметике; только оно может внести совершенную гармонию в церковь».

После реставрации Стюартов Мильтон вынужден отойти от государственных и общественных дел. В обществе усиливается надзор инквизиции, парламент принимает более строгий церковный устав. Бывшие политические лидеры теряют полномочия и моральную поддержку. Памфлеты и трактаты Мильтона публично сжигаются как еретические сочинения. Он ведет отшельнический образ жизни, претерпевает ряд семейных трагедий, борется с наступающей слепотой и, в конце концов, полностью концентрируется на философско-поэтическом творчестве. Его давняя задумка - дилогия о потерянном и возвращенном Рае. Впрочем, изначально он намеревался написать большую эпическую поэму о короле Артуре в молодости, представив его образцом совершенного человека - сказывалось влияние аллегорической литературы «народного» и «книжного» образца [Дж. Чосер, Т. Мэлори, Э. Спенсер, Дж. Донн, Дж. Бэньян и др. - 3]. Но потом идея трансформировалась в более серьезную и «монументальную» тему сюжета, которую предполагалось реализовать в форме поэмы, написанной «белым стихом». Работал над сочинением Мильтон планомерно и целенаправленно - он «вынашивал» идею в течение целого года, а главы окончательного текста диктовал жене зимой, в канун Рождества. Тема гордости и искушения является сквозным мотивом его произведений.

«Потерянный Рай» (1663-1667 гг.) создавался как образец морали, противостоящей сложившейся в Англии обстановке. Не случайным тогда было обращение к древним идеям Золотого Века и Эдема за объяснением причин упадка «естественной жизни». Библейское предание о грехопадении использовали, в частности, в литературном творчестве такие протестантские авторы, как Г. дю Бартас и Й. ван дер Вондел. Любовь Адама и Евы в Раю у Мильтона выглядит как идеальное, почти идиллическое, сочетание духовной общности и физического влечения, нарушенное «темными силами». Оставаясь в пределах библейских легенд о восстании Сатаны, Мильтон развивает цельную философию истории как цепи бедствий и разрушений, нарушающих природный и божественный порядок. Параллельно поэт работает над теолого-этическим трактатом «О христианском учении», давая общую оценку значения Библии с позиции английского «среднего класса». Общий контекст сочинения, тяготеющего к деизму, утверждает невмешательство Бога в историю мира после его сотворения и закономерного вывода о свободе и ответственности человека за свою судьбу. Таким образом, общественные европейские события - в преломлении через взгляды Мильтона - сводятся к факторам морально-религиозного порядка.

Соответственно, в «Потерянном Рае» картина мира-как-сада персонифицируется, поляризуется, насыщается замысловатыми сюжетными линиями. Возвышенность и неторопливость повествования перемежается с красочными описаниями и чувственными переживаниями. Уходя в аллегорию, Мильтон устами своих положительных персонажей пророчествует о грядущем спасении людей жертвой Христа и трудном пути к совершенствованию. В этом символическом контексте - высшее художественное достижение пуританского сознания, мыслящего мир как арену многовековой борьбы между добром и злом. Для поэта единственно правильным культурным языком был язык обновленного христианства. Бог-отец в изображении Мильтона производит своеобразное распределение полномочий: сосредоточивая в своих руках «законодательную» власть, он препоручает Сыну власть «исполнительную», через него осуществляя свои предвечные решения. А миссия Люцифера последующими интерпретаторами творчества Мильтона рассматривается как аналогия на «великий мятеж» пуритан времен гражданской войны.

Моральное содержание текста заложено в универсальную форму мифа, «апокрифа». Исторический план совмещается с космологическим контекстом, так основная коллизия образует сакральное пространство. Органически включенный в общий нерушимый порядок, Человек становится точкой преломления противоборствующих влияний, исходящих от мощных вселенских сил. Поэт помещает своих героев - как в пространственном, так и в жизненно-этическом отношении - в самом центре Вселенной, на полпути между Эмпиреем и Адом. Это примерно та же модель, что и у Данте в «Божественной Комедии», с поправкой на те естественно - научные знания и религиозно - политические установки, которые существовали у художников, разделенных несколькими веками. Решая гуманистические задачи, оба мыслителя выбирают для художественного произведения приемлемую рациональную форму, тем самым, осуществляя синтез науки и искусства, что, в целом, было характерно и для средневекового, и для просветительского энциклопедизма.

Закономерно при этом, что функции Сатаны не ограничены «негативом» совращения - он ведь дает первым людям также и полезные для их дальнейшего развития знания. Он лишь антитеза Творца: «Порождая борьбу, он разрушает застой, все приводит в движение, выступает в роли великого Поверяющего Вселенной, движимого ненавистью к Богу и потому беспристрастного и неподкупного. Он выявляет в добре то, что есть в нем зыбкого, неустойчивого, колеблющегося, выявляет, так сказать, изъяны в грандиозном архитектурном ансамбле мироздания и помогает Творцу своевременно их устранить. Благодаря божественному вмешательству каждое его злое деяние оборачивается своей противоположностью и служит вящей славе Господа». Даже изгнание первых грешников из Рая оказывается великим благом для человечества. За полвека до «Теодицеи» Г. Лейбница, Мильтон воссоздает эту космологическую модель в масштабной художественной форме.

Драматические события битв небесных легионов в поэме происходят на фоне необозримых просторов Вселенной. И в этом поэтическом пространстве космоса находится место категориям, характерных для эзотерических доктрин, обсуждаемым во времена Данте и Мильтона - античной теории стихий, алхимической квинтэссенции, физическому магнетизму, минералогическим свойствам, астрологическим планетам и аспектам и пр. Попутно происходит измерение диаметра Вселенной от Ада до Рая, с ориентацией по зодиакальной символике. Эмпирей изображается, согласно описанию Священного Града в «Откровении» Иоанна Богослова. Топографически Рай Мильтона соответствует Чистилищу Данте, но у первого движение в пространстве текста происходит во множестве направлений, а второй, будучи центральным персонажем произведения, путешествует по одной линии, которая, как вычислили комментаторы, представляется сложной, троекратно закручивающейся спиралью.

Для обоих произведений, в целом, характерен особый мистический антропоцентризм», воспринятый культурой Европы в эпоху Возрождения. При этом в Европе астрономы и картографы всегда составляли тот контингент интеллектуалов, которые пытались утвердить т. н. универсальные модели в системе знаний, а астрологи занимались способами, которыми можно «поместить» человека в эту модель. У Мильтона земное и небесное начало не противоречат друг другу, координируются в одном текстовом пространстве. Он излагает тему единства мироздания в виде представлений о вертикальной, внутренне иерархической цепи, тянущейся от Бога (персонифицированной мировой души) к самым низшим формам материи. Эта цепочка создает связь и субординацию космического бытия:

Ты дивно обозначил правый путь, Последуя которому пройти Всю лестницу Природы разум наш От центра до окружности способен.

В «Потерянном Рае» архангелы занимаются объяснением теорий Вселенной, причем как Птолемея, так и Коперника. Понятно, что этот вопрос имел прямое отношение к эпохе Реформации. Утвердив как единственно верные античные понятия эпицикла и эксцентра, в 1616 г. римская церковь налагает запрет на систему Коперника. Она трактуется как «пифагорейская», в ней оставляются лишь чистые календарные расчеты и устраняются все спорные философские оттенки. Мильтон вводит в теологический план такие космологические понятия, как наклон плоскости эклиптики к плоскости небесного экватора: по мысли поэта, до грехопадения они совпадали, и на Земле всегда царила весна. Две гипотезы о происхождении времен года - в связи с изменением положения одной из этих плоскостей: наклона оси земли к солнечной или изменение движения солнца по эклиптике по отношению к «равноденственной стезе» (экватору) - соотносятся с двумя основными дискутируемыми моделями. Отражены в тексте и иные физические, оптические и космологические гипотезы, древние и новейшие, предмет которых изменил кардинальное направление развития науки в работах И. Кеплера, И. Ньютона и др. европейских ученых.

Все это вместе - «эксперимент» Бога, Великого Геометра, по воле которого «обрела пределы беспредельность». В середине поэмы, в седьмой книге, Мильтон, как и Данте, взывает к музе Урании, дабы она помогла поэту в изложении процесса сотворения мира. Участвуют в процессе Творения и ангельские чины, выполняющие определенные космологические (пространственно-временные) функции. С устройством Вселенной знакомится и Люцифер в своем путешествии на Землю. Описание его маршрута, в целом, сходно с описанием пути любознательных космических вояжеров из литературных произведений Л. Ариосто, Э. Ростана и др. Что касается Адама, то ему Рафаил советует не очень увлекаться изучением структуры мироздания, запастись смирением и заняться более насущными, доступными вещами:

Как мудро-бережливая могла Природа беспричинно допустить Такую расточительность, создав Столь много благороднейших светил, Преследуя единственную цель, И по орбитам разным предписать Им вечное движенье, день за днем?... - Для этого познанья все равно: Земля вращается иль небосвод,- Счисленья были бы твои верны. Великий Зодчий остальное скрыл От Ангелов и от людей навек...

Мильтон критикует суемудрие любителей космологических загадок и суеверий, со смехом описывая, например, паломников, которые рвутся попасть в Рай, надев, по древнему обычаю, рясу францисканского или доминиканского монаха. Минуя небесные сферы и круг Перводвигателя, эти духи умерших праведников надеются,

Что у калитки Врат Небесных ждет Их сам Апостол Петр с ключом в руке. Они заносят ногу на ступень Небесной лестницы, но встречный вихрь Могущественный их сдувает прочь…

Силы Пандемониума наказаны Богом за то, что проложили мост из Ада через хаос к первозданному миру Человека по следам, проложенным Сатаной, - они обращены Богом в змей. Но грех и смерть в десятой книге проникают на Землю, как в популярных средневековых поэмах-сатурналиях Макробия, Пруденция, Боэция, Алана Лилльского и др. В финале пращуры человечества изгнаны, и Херувимы занимают посты на охране Рая.

В сложной метафоричности и художественной образности поэмы многое еще не разгадано, поскольку относится к конкретным историческим событиям и лицам, но аллегорическая религиозно-философская проблематика заслоняет все остальное. Мильтон действительно был свидетелем колоссальных, поистине библейских по масштабу катаклизмов, испытал в свое время не одну душевную трансформацию, и имел основания для такой космической экстраполяции. Слог Мильтона то певуч и плавен, то энергичен и страстен, то суров и мрачен, в его речах звучат и торжественные интонации певца-рапсода, и пафос библейского пророка. Это — противоречивый результат поиска некоего авторского универсализма, формы между мифом и историей, грани между лирическим и драматическим жанром, переходного стиля от классики к барокко, синтеза религиозного и научного мировоззрения. Как и Данте, поэт стремился придать своему произведению характер всеохватного и вневременного символического изображения места человека в мире.

Вторая поэма Мильтона более мягка и благообразна, она не «титаническая» и не «эсхатологическая», а ее топография более проста. Наиболее сильно меняется образ Сатаны: из масштабного и величественного врага человечества он превращается в «несчастного духа», безуспешно строящего козни против Иисуса Христа, удалившегося в пустыню. Мотивы неудачного «дьявольского соблазна» были типичными для таких произведений эпохи, как, например, «Буря» У. Шекспира или «Волшебный маг» П. Кальдерона. Но для Мильтона более важно отнести время действия «к первоисточнику». Четыре главы второй поэмы написаны за четыре года и соответствуют библейским Евангелиям. Предпочтение отдавалось, как полагают исследователи, жизнеописанию Христа в изложении Луки.

Во вторую поэму автором заложена и надежда на единение христианского мира Европы в «смутное время». Как писал Вондел, на драматический образец которого ориентировался Мильтон, «ежели Иисус Христос есть тот центр, вокруг которого обращаются Небо и Земля и все иные вещи, то не надлежит и нам иметь разногласия». Порой полагают, что Мильтон позволил себе и Христа наделить чертами собственной личности. Если в образе Сатаны отразился мятежный дух поэта, в образе Адама - его стоическая непреклонность в борьбе за достойную жизнь, то фигура Иисуса воплощает стремление к истине и нравственному идеалу. Если это так, то обе поэмы Мильтона — это напряженный внутренний диалог мыслителя о жизни, обществе и судьбе, воспоминания о тяжелых годах, пережитых вместе со страной.

Предметом соблазна в устах демона становятся для Христа различные науки и искусства античности, языческие культы, магия власти и народная слава. Теологи при этом часто вспоминают Оригена, когда-то предполагавшего, что Иисус был ежедневно искушаем нечистым, являвшимся в разных образах. Постепенность и последовательность соблазнов соблюдена с большой точностью, но доводы порока опровергнуты с удивительной твердостью и зрелостью суждения. Люцифер даже умудряется «прочесть в небесах» дальнейшую судьбу Спасителя:

Тебе пророчат царство - не пойму, Вещественное ль, нет ли; паче срок Неясен; без начала, без конца - Навеки воцаришься: не могу Прочесть руководящего числа Средь этой вещей россыпи светил…

В этом пассаже усматривают сатиру на одиозную фигуру Дж. Кардано, астролога, составившего гороскоп Христа и усматривавшего влияние звезд в событиях его жизни. В конечно итоге посрамленный Сатана обращается к древним сынам небес, «демонам стихий», с признанием в том, что во сто крат сильней Адама тот, кто «дары / от Неба неземные получил: / сверхсовершенство, Божью благодать / и величайших дел достойный ум». Завершается поэма феерической картиной снисхождения Святого Духа на Иисуса Христа:

Пал Сатана; и шаровидный огнь - Сонм ангелов - как молния слетел; И ангелы, на крылья взяв легко Спасителя, как на пернатом ложе Его сквозь воздух ласковый несли.

В одном сборнике с «Возвращенным Раем» была опубликована Мильтоном и трагедия «Самсон-борец», переложение библейской «Книги Судей», еще более открыто и прозрачно отражающая обстоятельства жизни автора и его тончайшие интимные переживания. Действие драмы впервые в английской драматургии ограничено сутками, как в древнегреческих образцах жанра. Слепой старец — жесткая символическая антитеза пошлости и гедонизму «массовой публики» эпохи Реставрации. Он жертва семейных обстоятельств и духовного кризиса общества, обмана врагов и предательства близких. Самсон вынужденно бездействует после долгих лет борьбы и славы, но при этом обладает внутренней свободой. Чудесная сила главного героя объясняется его врожденными возможностями:

Я с чернокнижьем незнаком. Опорой Мне служит не оно, а бог живой, Который с колыбели дал мне силу, Разлитую в моих костях и мышцах, Покуда не стригу себе я кудри, Обета моего святой залог.

Исследователи (в частности, Р. Самарин, А. Аникст и др.) полагают, что в этой дилогии Мильтона уже как будто утрачивается эпический размах и космический масштаб, а сквозь библейскую духовную историю и античный универсализм уже отчетливо проступают английский культурный менталитет и веяния Нового Времени. Как бы то ни было, структурные антиномии Мильтона — образец мифотворчества нового типа. Подобно Фаусту, герою К. Марло, он хотел бы покорить «демонов воды, огня, / земли и воздуха, чья сила / стихии движет и светила». Автор диптиха о потерянном и возвращенном Рае словно стоял на перепутье в эпоху изменения укладов жизни.

Подобно великим гуманистам Возрождения он не принимал догматическую картину мира и не раз обнаруживал самостоятельность суждений в толковании основных религиозных и церковных канонов. Возможно, под влиянием бродящих в массовом сознании общественных утопий или по своему разумению, Мильтон немало способствовал смещению функций от церкви к государству и становлению светской цивилизации Европы как новой общности и формации - со всеми ее достоинствами и проблемами. В стихотворном послании своему единомышленнику, дипломату сэру Г. Воэну, он писал:

К тому ж меж властью светской и духовной Различье ты постиг и учишь нас, Как избегать, по твоему примеру, Смешенья их, в чем многие виновны. Вот почему в глазах страны сейчас Ты - старший сын и страж господней веры.

Спорадически обнаруживаемые в творчестве Мильтона «вероисповедные противоречия» во многом обусловлены зыбкостью и конъюнктурностью межконфессиональных отношений в Англии этой. Примыкая некоторое время к квиетистам и унитариям, он затем последовательно отстаивал идеи индепендентства. В 1643 г. Долгий парламент собрал в Вестминстере комиссию для утверждения религиозной цензуры, затрагивавшей интересы не только англиканской церкви, но и нонконформистов и диссидентов. Доминировали в собрании пресвитериане и шотландские кальвинисты. Обсуждалась, кроме прочего, и идея учреждения национального синода в Англии на манер шотландского. Партия индепендентов в это время выступала за веротерпимость и свободу совести. После прихода партии к власти и последующей реставрации Мильтон делал все, чтобы сохранить свою независимую позицию хотя бы не в форме прямой полемики с ортодоксами, а в иносказаниях.

Как разумный человек, не желающий быть заподозренным в какой-либо ереси, Мильтон тщательно согласовывал свои произведения со Священным Писанием, но как художник, был вынужден добавлять то, чего в канонической Библии не было и не могло быть. Когда у жены Мильтона спрашивали с намеком, часто ли он читает Гомера и Вергилия, то она говорила, что он «ни у кого не крадет», а вдохновляется иной музой - «благодатью Бога и Святого Духа, которая посещает его ночью». И при жизни, и после смерти религиозно-философские контексты Мильтона были восприняты далеко не однозначно. В английской теологии второй половины XVII века, занимающейся запутанными процессами о видении «летающих сущностей», ангелов и демонов (К. Шотт, У. Глейнвилл, Дж. Буль), возникают «мильтоновские» аллюзии. «Экспертизу» в ходе таких процессов, кстати, иногда делали иногда и серьезные ученые мужи. На творчестве Мильтона спекулируют различные оккультно-спиритические интерпретаторы и авантюристы. Его дуалистическая метафизическая мораль всколыхнула самые глубинные стороны древнего архетипа сознания о силах света и тьмы. В масонских кругах XVII-XVIII века книги Мильтона обретают почти культовый характер.

Мистики XVIII века соотнесли идейные структуры Мильтона и Гете. Он оказался самым влиятельным поэтом среди медитативных лириков, поэтов «кладбищенской школы», о нем уважительно отзывались де Виньи, Клопшток и Пушкин. Как «благородного злодея с могучей душой», инициатора оппозиции и конфронтации, воспринимали выпуклый образ Люцифера романтики XIX века, а Блейк называл Мильтона титаном-богоборцем и говорил, что он «сам того не сознавая, принадлежал к партии дьявола». В 1804 г. он создает поэму, в которой повествуется о душе поэта, снизошедшей на землю, чтобы спасти Англию силой своего таланта и воображения.

Увы, наиболее заметной в культуре Европы всегда оставался «инфернальный» контекст первой поэмы из дилогии Мильтона, а ее вторая часть с ее краткой, но вразумительной религиозной моралью - как бы игнорировалась, «замалчивалась» исследователями, реже переводилась и была как будто не востребованной в обществе, все более «атеистическом» в новейшее время. Вокруг уникального, «вычурного» стиля изложения Мильтона также никогда не прекращались споры, да и, по большому счету, многие загадки его интеллектуального - и в то же время мистического - творчества не раскрыты до сих пор. Его «сакральный космос» - и в прямом, и в переносном значении - по-прежнему ждет обсуждений.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Milton, J. 1925. Prose. Ed. by M. W. Wallace. London, World"s Classics. P. 305.

2. См.: Мильтон, Дж. 1907. О свободе печати. Речь к английскому парламенту (ареопагитика). Под ред. А. Когана. Санкт - Петербург.

3. См. работы автора: 2005. “«Золотой век» философской космологии Джона Мильтона и Бертрана Фонтенеля: опыт культурологической игры литературными фактами, именами, датами и числами.” Вестник Челябинского университета. Сер. 2. Филология. № 1. С. 128-143; 2007. От Чосера до Свифта. Магия и астрология в английской литературе XIV-XVII веков. Челябинск, Энциклопедия; и др.

4. Чамеев, А. С. Джон Мильтон // http://www.vitanova.ru.

5. Мильтон, Дж. 1976. Потерянный Рай. Стихотворения. Самсон-борец. Библиотека всемирной литературы. Сер. 1. Т. 45. Москва, Художественная литература. С. 156. Здесь и далее цит. по данному источнику.

6. Вондел, Й. Письмо И. Аудану. См.: Витковский, Е. В. Возвращение Рая // Мильтон, Дж. 2001. Возвращенный Рай. Москва. С. 170. Далее цит. по данному источнику.

7. Мильтон, Дж. 2001. Возвращенный Рай. С. 150.

8. Мильтон, Дж. 1976. Потерянный Рай… С. 234.

9. См.: Самарин, Р. М. 1964. Творчество Джона Мильтона. Москва; Аникст, А. Джон Мильтон; Соловьева, Н. О Мильтоне // Мильтон, Дж. 1976. Потерянный Рай… Указ. Изд.; Павлова, Т. 2000. Мильтон. Москва.

10. Чамеев, А. С. Указ. Соч.

11. Мильтон, Дж. 1976. Генри Вэну-младшему // Мильтон, Дж. Потерянный Рай… Указ. Изд.

12. Зиновьев, А. З. 1861. “Примечания”. Возвращенный Рай, поэма Джона Мильтона. Москва, Университетская типография.

А. А. Чамеев ДИАЛОГ ОБ АСТРОНОМИИ В ПОЭМЕ ДЖОНА МИЛЬТОНА «ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ» Картина мира, которую рисует Мильтон в «Потерянном рае», зиждется на модифицированном в Средние века космологическом учении Птолемея. В центре мироздания расположена Земля; ее окружают десять подвижных сфер: сферы семи планет – Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна; круг неподвижных звезд (твердь); кристаллический (или хрустальный) свод, заполненный водой, и сфера перводвигателя (Primum Mobile), сообщающего движение внутренним сферам . Вся система заключена в твердую, светонепроницаемую, неподвижную оболочку, снаружи омываемую Хаосом 1. Вселенная Мильтона имеет немало общих черт с картиной мироздания, которую живописал Данте . Вместе с тем между ними есть и некоторые различия. К примеру, вслед за арабскими комментаторами Птолемея, Мильтон вводит в свою космологическую систему дополнительную – хрустальную сферу, которая должна была объяснить нерегулярности и отклонения в движении планет. В «Божественной комедии» упомянуто только девять сфер; десятое Небо (или Небеса Небес) заполняет, в изображении Данте, все бесконечное пространство за пределами зримого мира. Кроме того, поэт-протестант отказывается, естественно, от изображения католического «чистилища». Наконец, расходясь с предшественником, он помещает Ад не в центре Земли, но «в области тьмы кромешной», в недрах Хаоса . Вслед за теологами Реформации, в частности Лютером, Мильтон полагает, что бунт Сатаны предшествовал сотворению мира и человека, Ад был создан раньше Земли и не мог, следовательно, находиться в ее пределах. 1 Подробную схему устройства Вселенной Мильтона см.: ; см. также: . Помимо этих, в общем несущественных расхождений, гораздо важнее отметить другое: мировидение Мильтона уже не отличалось и не могло отличаться той определенностью и устойчивостью, которая была свойственна миропредставлениям Данте. В «Потерянном рае» в своеобразной форме запечатлелся процесс распада старой, традиционной модели мироздания, старого стереотипа мировидения – процесс, который начался в XVI столетии и с особой интенсивностью продолжался во времена Мильтона. Еще в 1543 г. космологическая система Аристотеля – Птолемея была до основания поколеблена открытиями Коперника: Земля перестала восприниматься как неподвижный центр Вселенной. Вслед за тем Бруно высказал смелую гипотезу о бесконечности природы и бесчисленности миров. Открытия, осуществленные Галилеем с помощью сконструированного им телескопа, наглядно подтвердили гениальные идеи Коперника и Бруно. Мильтон был хорошо знаком с новейшими астрономическими теориями. В 1638 г., во время своего пребывания в Италии, поэт посетил постаревшего Галилея и впоследствии с гордостью вспоминал об этой встрече в «Ареопагитике» . Имя «тосканского мудреца» дважды упоминается в «Потерянном рае», а приводимые здесь описания таинственных далей Вселенной косвенно свидетельствуют о том, что автор имел возможность наблюдать звездное небо в Галилеево «оптическое стекло» . В эпосе названы все выдающиеся открытия итальянского ученого: топографическая характеристика поверхности Луны, пятна на Солнце, звездный состав Млечного пути и спутники Юпитера. Поэту была также хорошо известна гипотеза Бруно о безграничности космоса. Как явствует из отдельных строк поэмы, Мильтон допускал возможность существования иных обитаемых планет и даже иных обитаемых миров . Важное место в «Потерянном рае» занимает диалог Адама и Рафаила об астрономии . Рассуждения героев о строении Вселенной содержат непосредственные отзвуки учения Коперника. Адам подвергает сомнению истинность геоцентрической картины мира, ссылаясь на то, что она плохо согласуется с одним из основных законов природы. «Мудрая и бережливая природа» ничего не совершает впустую; чем же объяснить в таком случае, что «благороднейшие небесные светила» принуждены с неимоверной скоростью обращаться вокруг Земли ради того только, чтобы днем и ночью озарять эту крохотную неподвижную пылинку? Ведь тот же эффект легко достигается при перемещении Земли «по круговой стезе гораздо меньшей» . Примечательно, что архангел Рафаил, хотя и признает недостаточными исходные посылки рассуждений Адама, не отрицает справедливости его конечного вывода. Он скорее соглашается с ним, излагая – правда, в вопросительно-гипотетической форме – основные положения гелиоцентрической концепции: «Что, если Солнце в центре мировом / Находится...?» Что, если Земля – планета? «На вид / Недвижная, троякое она / Движенье, незаметно для себя, / Свершает?» . Не осуждая любознательности собеседника, Рафаил призывает его, однако, воздержаться от разгадывания сокровенных тайн Вселенной, научиться смиренномудрию, думать о себе и бытии своем, довольствоваться теми знаниями, которые Бог даровал человеку, знаниями, необходимыми ему в повседневной жизни. «Для этого познанья все равно: / Земля вращается иль небосвод...» . Адам, выслушав наставления Рафаила, с готовностью признает, что мудрость заключена не в понимании вещей «туманных, отвлеченных и от нас / Далеких, но в познании того, / Что повседневно видим пред собой...» . Рассуждения героев о сущности «дозволенного» и «запретного» знания в VIII книге «Потерянного рая» составляют резкий контраст той впечатляющей картине завоеваний человеческого разума, которую поэт нарисовал в свое время в университетских выступлениях – так называемых «Ораторских прелюдиях» (Prolusiones Oratoriae)2, и свидетельствуют, бесспорно, об ограниченности гносеологических представлений Мильтона. Было бы, однако, поспешно и неправомерно на этом основании обвинять поэта в «обскурантистском утилитаризме, враждебном всякой не ищущей выгод пытливости мысли, всякому исследованию нерешенных проблем мироустройства», как это делает видный американский философ и историк идей Артур Лавджой . Большинство критиков, не отрицая известной ограниченности Мильтоновой философии познания, предлагают учитывать, вместе с тем, два фактора, весьма существенных для исторически правильной ее интерпретации и оценки. Еще Давид Мэссон в классической биографии Мильтона, анализируя диалог об астрономии, подчеркивал, что в нем нашла отражение полемика поэта с последователями спекулятивной философии: в согласии с идеями Бэкона Мильтон выступал здесь против бесплодного схоластического познания . Американский исследователь Г. Шульц в книге, специально посвященной изучению гносеологической теории Мильтона, отмечает, кроме того, что в анализируемом отрывке поэт призывал не столько к ограничению познания, сколько к сосредоточению на этической его стороне, к самопознанию (понятому как познание себя в Боге), иными словами, продолжал традиции так называемого «христианского сократизма» . Диалог Рафаила и Адама является одним из идейных центров поэмы и, естественно, привлекает внимание многих исследователей творчества 2 . Записиэтих выступлений сохранились и были впервые опубликованы в 1674 г. «Пусть ваша мысль, − говорил Мильтон на одном из университетских диспутов, − не ограничится пределами этого мира, но воспарит за границы Вселенной, и пусть она, наконец, научится (вот высочайшая задача!) познавать самое себя…» . Другое свое выступление молодой бэконианец завершал словами: «Человеческий дух… распространится повсюду, пока не наполнит весь мир и пространство за его пределами своим божественным величием. Тогда, наконец, большинство случайностей и перемен в мире можно будет понять так быстро, что с тем, кто владеет этой крепостью мудрости, вряд ли сможет произойти в жизни что-нибудь непредвиденное и случайное» .. Мильтона, но точек зрения, принципиально отличных от изложенных выше, они не высказывают. Например: . Между тем, есть, на мой взгляд, еще одно обстоятельство, немаловажное для понимания этого широко обсуждаемого диалога: можно предположить, что Мильтон, ратуя за достоверное, ограниченное кругом земных потребностей знание, следовал не столько непосредственно бэконианским идеям, сколько более ранним традициям, на которые эти идеи опирались. Рождению эмпирического метода предшествовала, как известно, длительная борьба, которую гуманисты Возрождения вели против схоластики, догматизма и умозрительности в науке и философии. Эразм Роттердамский, высмеивая приверженцев спекулятивного знания, ученых, «почитаемых за длинную бороду и широкий плащ», писал в «Похвале глупости»: «Сколь сладостно бредят они, воздвигая бесчисленные миры, исчисляя размеры Солнца, звезд, Луны и орбит; словно измерили их собственной пядью или бечевкой, они толкуют о причинах молний, ветров, затмений и прочих необъяснимых явлений и никогда ни в чем не сомневаются, как будто посвящены во все тайны природы-зиждительницы и только что воротились с совета богов. А ведь природа посмеивается свысока над всеми их догадками, и нет в их науке ничего достоверного» . Мильтон устами Рафаила в поэме «Потерянный рай» высказывает во многом сходные идеи. По словам архангела, Великий Зодчий Все мирозданье предоставил... Любителям догадок, может быть, Над ними посмеяться возжелав, Над жалким суемудрием мужей Ученых, над бесплодною тщетой Их мнений будущих, когда они Исчислят звезды, создавать начнут Модели умозрительных небес И множество придумывать систем, Одну другой сменяя... . И Эразм, и Мильтон, отдавая дань религиозной идеологии, признают притязания человеческого разума непомерными, а его возможности ограниченными3. Однако к этому отнюдь не сводится смысл приведенных здесь отрывков: совершенно очевидно, что оба мыслителя выступают в них против схоластики и умозрительности, ратуют за точное, проверенное опытом знание. Гносеологическая позиция Мильтона становится еще более понятной в контексте знаменитой дискуссии об «астрономии без гипотез», начало которой было положено во второй половине XVI в. выдающимся французским ученым Питером Рамусом. Подробнее об этой дискуссии см.: . Дискуссия разразилась после выхода в свет прославленного труда Коперника «О вращении небесных сфер». В предисловии к этому труду, составленном, как позднее выяснилось, лютеранским богословом А. Осиандером, теория Коперника была представлена как новая гипотеза, не претендующая на истинность. Рамус категорически отверг право ученого вводить в науку какие бы то ни было искусственные гипотезы, не отражающие реальной действительности. Критике подвергались при этом не идеи польского астронома, которым Рамус, очевидно, сочувствовал, но основные положения, высказанные автором предисловия. О дискуссии, которую начал французский ученый, вспоминал впоследствии великий Ньютон, с гордостью заявляя: «Я не измышляю гипотез». Труды Рамуса были хорошо известны Мильтону4 и, несомненно, 3 Противопоставляя возможности человеческого разума безграничной, поистине необозримой природе, многие мыслители XVI−XVIII вв., по глубоко верному наблюдению Н. В. Мотрошиловой, были убеждены, что «справиться с бесконечным универсумом может лишь бесконечный, т. е. божественный разум. Последний “знает” в мире все и знает сразу, мгновенно, т. е. познает мир не постепенно и всегда относительно, как это делает человек, но абсолютно и единовременно. Казалось, разговор шел только о соотношении человеческого и божественного разума». На деле же в теологической форме была поставлена проблема общественного и индивидуального в познании . 4 В 1672 г. Мильтон опубликовал учебник «Искусство логики», созданный «по методу оказали на него воздействие. Важно подчеркнуть, что борьба против астрономических гипотез, которую поэт, вслед за рамистами, ведет на страницах своего произведения, вовсе не означает у него (как не означала прежде у Рамуса) неприятия теории Коперника. Запечатлев в поэме традиционную, давно ставшую анахронизмом, картину мира, Мильтон отнюдь не пытается увековечить ее как единственно возможную и непререкаемую реальность; напротив, он подчеркивает ее условность, отказывая ей, так сказать, в санкции небес: архангел Рафаил не желает безоговорочно признавать подлинность этой картины, хотя бы она и казалась явью Человеку, земному наблюдателю . По мнению К. Свендсена, автора книги «Мильтон и наука», поэт ввел в «Потерянный рай» диалог об астрономии лишь для того, чтобы подчеркнуть амбивалентность ситуации Адама: герой сталкивался здесь еще с одной дилеммой, попытки решить которую, наряду с множеством других, стоявших перед ним дилемм и альтернатив, превращали его в глубоко раздвоенное существо задолго до грехопадения . В целом же, как пытается доказать исследователь, Мильтон отдавал предпочтение Птолемеевой концепции. С этим едва ли можно согласиться. За недоуменными вопросами Адама и уклончиво-неопределенными ответами Рафаила стояли, конечно, сомнения и колебания самого автора, неопределенность его собственных представлений об устройстве мироздания. Мильтон признавал, по-видимому, что из двух соперничавших меж собой систем перевес был на стороне теории Коперника: не случайно именно за ней он оставлял в поэме последнее слово, вкладывая ее в уста небожителя. Вместе с тем, несмотря на знакомство с астрономическими открытиями Нового времени, несмотря на симпатии, которые он испытывал к наиболее дерзким космологическим идеям и гипотезам, поэт предпочел сохранить в эпосе глубоко традиционную картину мира, «орбиты уместив внутри орбит» и заключив всю систему в Петра Рамуса». Подр. об этом см.: . твердую сферическую оболочку. Выбор поэта был обусловлен, очевидно, тем, что привычный аристотелевско-птолемеевский мир лучше отвечал его художественным и этическим задачам, нежели мир Коперника и безграничный мир Бруно. «Главное возражение, которое Мильтон как натурфилософ выдвигал против астрономии Птолемея, – пишет английская исследовательница М. Мэхуд, – состояло в том, что эта астрономия постулировала неправдоподобную скорость вращения внешних сфер относительно "неподвижной точки" – Земли... Но как поэт Мильтон использовал в эпосе геоцентрическую модель Вселенной именно потому, что она имела неподвижный центр и неистово движущуюся периферию» . Другая зарубежная исследовательница Е. Гарднер, отмечая, что героем «Потерянного рая» является Человек, не без оснований говорит о том, что геоцентризм Мильтонова универсума призван был подчеркнуть гомоцентризм поэмы . Положив в основу эпоса библейскую легенду о грехопадении первых людей, Мильтон стремился изобразить Человека как точку преломления противоборствующих влияний, излучаемых могущественными космическими силами, и поместил своего героя в самом центре мироздания – как раз на полпути между Эмпиреем и Адом, между обителью Бога и мрачной темницей мятежного Сатаны. Ценнейшее свидетельство общего состояния научной, философской, религиозной мысли своего времени, поэма Мильтона говорит о величии художника, который был ограничен представлениями эпохи, но, вопреки этой исторически обусловленной ограниченности, смог, подобно автору «Божественной комедии», победить время, создав несравненный памятник человеческих стремлений и дерзаний. Литература 1. Milton, John. Areopagitica. A Speech for the Liberty of Unlicenc"d Printing // The Complete Prose Works of John Milton. In 8 vols. Vol. 2: 1643−1648 / Ed. Ernest Sirluck. New Haven: Yale Univ. Press, 1959. 2. Milton, John. Private Correspondence and Academic Exercises / Translated from Latin by Ph. B. Tillyard. Cambridge, 1932. 3. Camé J.-F. Les structures fondamentales de l’univers imaginaire miltonien. 1−2 t. T. 2. Lille, 1975. 4. French J. M. Milton, Ramus and Edward Philips // Modern Philology. Chicago, 1949. Vol. 47. No 2. 5. Gardner H. A Reading of “Paradise Lost”. Oxford, 1965. 6. Hanford J. H. John Milton, Poet and Humanist: Essays. Cleveland, 1966. 7. Hanford J. H. A Milton Handbook. 3rd ed. New York, 1941. 8. Lewalski B. K. Innocence and Experience in Milton’s Eden // New Essays on “Paradise Lost” / Ed. by T. Kranidas. Berkeley, 1969. 9. Lovejoy A. Milton’s Dialogue on Astronomy // Reason and the Imagination: Studies in the History of Ideas, 1600−1800 / Ed. by J. A. Mazzeo. New York; London, 1962. 10. Masson D. The Life of John Milton. In 7 vols. Vol. 6. Cambridge, 1880. 11. Mahood M. M. Poetry and Humanism. New Haven, 1950. 12. Reinhert F. “Against his better knowledge”: A Case for Adam // English Literary History. Baltimore, 1981. Vol. 48. No 1. 13. Schultz H. Milton and Forbidden Knowledge. New York, 1955. 14. Svendsen K. Milton and Science. Cambridge, 1956. 15. Мильтон, Джон. Потерянный рай / Пер. Арк. Штейнберга // Мильтон Дж. Потерянный рай. Стихотворения. Самсон-борец. М.: Изд-во «Художественная литература» (БВЛ), 1976. 16. Матвиевская Г. П. Рамус. М., 1981. 17. Мотрошилова Н. В. Познание и общество: Из истории философии XVII−XVIII веков. М., 1969. 18. Эразм Роттердамский. Похвала глупости. М., 1960.

МИЛЬТОН, ДЖОН (Milton, John) (1608–1674), великий английский поэт. Родился 9 декабря 1608 в Лондоне, в семье преуспевающего нотариуса, музыканта-любителя, человека разносторонне образованного.

В 1625 шестнадцатилетний Мильтон поступил в Крайстс-колледж Кембриджского университета, что должно было увенчаться через некоторое время степенью бакалавра, а затем магистра искусств. И в том и в другом случае требовалось принять духовный сан. После мучительных размышлений Мильтон решил отказаться от церковной карьеры. В двадцать четыре года он оставил Кембридж и уехал в отцовское имение Хортон (графство Бакингемшир), где провел шесть лет.

Из написанного за шесть лет по меньшей мере четыре стихотворных произведения обеспечили Мильтону место в анналах английской поэзии. L"Allegro (итал. «радостный») и Il Penseroso (итал. «задумчивый»; написаны, вероятно, ок. 1632) – небольшие идиллии, исследующие полярные темпераменты; Комус (Comus , 1634) – «маска», т.е. наполовину драматическое произведение; в 1637 Мильтон написал пасторальную элегию в память университетского товарища Люсидас (Lycidas ).

Комус и Люсидас – наиболее яркие образцы раннего творчества Мильтона. В первом произведении благодаря волшебным силам целомудрие противостоит искушениям. Второе посвящено не столько смерти Э.Кинга, сколько рассуждениям о пастырском призвании. В Люсидасе поражает умение Мильтона в стихах с мощным синтаксисом и богатой мелодикой от строки к строке выдерживать общее настроение.

Семь лет колледжа с последующими шестью годами самостоятельных занятий в Хортоне не утолили жажду знаний в душе Мильтона, и, с благословения отца, в начале 1638 он отправился в двухгодичное путешествие по Европе. Слухи о неминуемой гражданской войне побудили его в 1639 спешно вернуться в Англию. По завершении написанной на латыни элегии Epitaphium Damonis (лат. Эпитафия Дамону ) в память о товарище, с которым он учился в Сент-Полз-скул и Кембриджском университете, Мильтон открыл частное учебное заведение в Сент-Брайдз-Чёрчъярд для своих племянников, Джона и Эдуарда Филлипсов. Однако очень скоро его увлекли более насущные проблемы. В 1641 он обнародовал свой первый прозаический памфлет – трактат О реформации в Англии (Of Reformation in England ). В том же году в свет вышли трактаты О епископском достоинстве высшего священства (Of Prelatical Episcopacy ) и Порицания по поводу защиты увещевателя (Animadversions upon the Remonstrant"s Defence ), затем последовали Рассуждение об управлении церковью (The Reason of Church Government , 1641–1642) и Оправдание Смектимнууса (An Apology for Smectymnuus , 1642).

Летом 1642 Мильтон отдыхал в течение месяца близ Оксфорда (из этих мест происходил его род) и вернулся домой с невестой, урожденной Мэри Пауэлл. В ее родне все были убежденными роялистами, Мильтон же был пуританином и, следовательно, противником существующей монархии. Ему было 33 года, ей – 16. Месяц спустя новоиспеченная г-жа Мильтон попросилась в гости к родителям и получила у супруга согласие на двухмесячную отлучку. К мужу она вернулась только летом 1645.

В 1645–1649 Мильтон отошел от общественных дел. Биографы полагают, что он был занят обдумыванием и сбором материалов для Истории Британии (History of Britain ) либо работал над обобщающим трактатом О христианском учении (Of Christian Doctrine ). Но в 1649 явилось дело, нарушившее отшельничество Мильтона. В последний день января 1649 принародно казнили Карла I ; не прошло и двух недель, как Мильтон выступил в печати с памфлетом Обязанности государей и правительств (The Tenure of Kings and Magistrates ). В сложившейся обстановке выступление прозвучало необычайно резко и было как нельзя более на руку радикальной партии. В марте 1649 Мильтон назначается секретарем для переписки на иностранных языках при Государственном совете.

К концу 1649 возмущенные отклики на казнь Карла звучали в Европе все громче, и потребовались новые ясные и убедительные оправдания цареубийства. Мильтон написал на латыни три апологии казни короля: Защита английского народа (Defensio pro populo Anglicano , 1651), Повторная защита (Defensio secunda , 1654) и Оправдание для себя (Defensio pro se , 1655). Несомненно, 1650-е годы стали для него десятилетием безотрадным, бедствия шли почти непрерывной чередой. В феврале 1652 он ослеп, в мае родами его третьей дочери Деборы умерла жена. В июне, не дожив до года, умер единственный сын Джон. На исходе 1656 Мильтон женился на Катарине Вудкок, в начале 1658 она умерла. Между тем и политические, и религиозные дела в стране шли, с точки зрения Мильтона, как нельзя хуже. Революция, призванная произвести на свет просвещенную и вольную республику, обернулась диктатурой. Церковь раскололась на враждующие фракции. За склокой политических и религиозных партий подспудно, но неуклонно нарастала тяга к возврату под власть нового монарха – Карла Стюарта.

Несмотря на слепоту, Мильтон до 1655 исполнял обязанности секретаря при Государственном совете благодаря чтецам, помощникам, переписчикам. За отставкой последовал еще один незаполненный промежуток в четыре года. И когда стало ясно, что революция провалилась и на пороге Реставрация, Мильтон опубликовал три дерзких и очень откровенных памфлета в поддержку Правого Дела. Трактат об участии гражданской власти в делах церковных (A Treatise of Civil Power in Ecclesiastical Causes ) и Соображения касательно уместнейших способов к удалению наемников из Церкви (Considerations Touching the Likeliest Means to Remove Hirelings out of the Church ) были напечатаны в 1659, а Скорый и легкий путь к установлению свободной республики (The Ready and Easy Way to Establish a Free Commonwealth ) в феврале 1660, в самом преддверии Реставрации.

Воцарение Карла II стало для Мильтона катастрофой. На какое-то время его заключили в тюрьму, даже жизнь его была в опасности, но усилиями друзей, особенно А.Марвелла, в свое время служившего у Мильтона в штате помощников, а в 1660-е годы представлявшего в парламенте Гулль, он вскоре вышел на свободу.

Предмет Потерянного рая (Paradise Lost , 1667) точно определен в первых трех строках поэмы. Мильтон сообщает нам, что намерен петь

О первом преслушании, о плоде

Запретном, пагубном, что смерть принес

И все невзгоды наши в этот мир (ј )

(Перевод А.Штейнберга )

Правда, Человек появляется в поэме лишь во второй половине Книги IV. Все это время на сцене почти безраздельно царит Сатана. По этой причине в критике начала 19 в. бытовало мнение о Сатане как герое поэмы. Однако героизм этого персонажа, пусть бесспорный, но и ограниченный, служит, в конечном счете, торжеству героизма Христа и Адама. В последней части поэмы Сатана унижен, и именно то, что Адам откликается на свое падение иначе, чем Сатана, позволяет считать Грехопадение благодетельным событием.

Потерянный рай богато украшен пересказами сюжетов классической античности, метафорами, отзвуками Писания, фигурами речи, риторическими узорами, метрическим разнобоем, аллегорическими образами, каламбурами и даже неявными рифмами. Выбор слов, грамматика, порядок слов иногда латинизированы, тон повествования – возвышенный и торжественный, как пристало эпосу, без психологических нюансов, просторечных интонаций и живых разговорных оборотов, допустимых в лирике и драматической поэзии.

Хотя Возвращенный рай (Paradise Regained , 1671) нередко и слывет своего рода продолжением Потерянного рая , на самом деле это вполне самостоятельное произведение, и поэмы почти не связаны друг с другом. Если Потерянный рай – образец пространного эпоса, то Возвращенный рай – образец сжатого эпоса.

Самсон-борец (Samson Agonistes , 1671), подобно Комусу , еще одна проба Мильтона в драматическом жанре, хотя это скорее поэма для чтения, нежели драма для постановки на сцене. Как бы то ни было, Самсон-борец достойно завершает литературный путь Мильтона на характерной для его творчества и всей его жизни дерзновенной ноте героической энергии и непреклонности.

Имя Джона Мильтона (John Milton, 1608–1674), поэта, мыслителя и публициста, неразрывно связавшего свою судьбу с событиями великой английской революции, по праву считается символом наивысших достижений литературы Англии XVII столетия. Его творчество оказало длительное, глубокое влияние на развитие европейской общественной мысли и литературы последующих эпох.

Мильтон родился в семье состоятельного лондонского нотариуса, близкого к пуританским кругам. Отец поэта, человек разносторонних интересов, тонкий ценитель искусства, сумел дать сыну блестящее образование. Окончив одну из лучших лондонских школ, Мильтон поступил в Кембриджский университет. В 1629 г. он получил степень бакалавра, а еще три года спустя - магистра искусств. Последующие шесть лет молодой человек провел в поместье отца в Гортоне, всецело посвятив себя поэзии и научным штудиям. Он в совершенстве владел латынью и итальянским, читал в подлиннике греческих и древнееврейских авторов, хорошо знал литературу античности, средневековья и Ренессанса.

В 1638–1639 гг. Мильтон посетил Италию. Глубокое знание культуры и языка страны способствовало сближению поэта с итальянскими писателями и учеными. Неизгладимое впечатление произвела на него встреча с великим Галилеем. Мильтон подумывал также о поездке в Грецию, но вести о назревавшей в Англии гражданской войне побудили его поспешить на родину. «Я полагал, - писал он позже, - что было бы низко с моей стороны беспечно путешествовать за границей ради личного интеллектуального развития в то время, как дома мои соотечественники сражались за свободу».

Первый период творческой деятельности Мильтона, включающий годы «учения и странствований», совпадает с предреволюционными десятилетиями (20–30-е годы). В этот период происходит становление поэта, формируются его вкусы и убеждения. Мильтон пробует силы в лирическом и драматическом жанрах: пишет стихи «на случай», торжественные элегии на латинском языке, сонеты, стихи на религиозные темы, небольшие пьесы-маски .

Главная особенность творчества молодого Мильтона - сочетание мотивов жизнерадостной, красочной поэзии Возрождения с пуританской серьезностью и дидактикой. В пуританизме его привлекают проповедь аскетизма, духовной стойкости, критика распущенности двора и монаршего произвола. Однако враждебное отношение пуритан к искусству и театру было чуждо Мильтону. В стихотворении «К Шекспиру» он славит гений великого драматурга, подчеркивая тем самым свою духовную связь с его наследием.

Влияние традиций Возрождения и в то же время двойственность восприятия мира и человека, не свойственная ренессансным художникам, отчетливо проявляются в стихотворениях-«близнецах» - L’Allegro («Веселый») и Il Penseroso («Задумчивый»). В этом философско-лирическом диптихе Мильтон контрастно сопоставляет два душевных состояния и - шире - два образа жизни человека. В «L’Allegro» изображен веселый и беспечный юноша, которому равно милы утехи сельской и городской жизни. Душа юноши полна желаний, он жаждет ощутить полноту и радость бытия.

«Il Penseroso» рисует образ серьезного, склонного к уединению человека, которого влечет тернистый путь познания. Он готов посвятить всю жизнь изучению наук и искусств. Автор диптиха словно стоит на перепутье, размышляя, какому из двух укладов жизни отдать предпочтение. Молодой, жизнерадостный дух «L’Allegro» не чужд Мильтону, но его внутреннему настроению ближе вдумчиво-серьезное отношение к жизни «Il Penseroso».

К концу 30-х годов в творчестве Мильтона заметно усиливаются пуританские тенденции; вместе с тем его произведения приобретают важный социальный подтекст. В пьесе-маске «Комус» (1637) автор восхваляет добродетель, типичную для морального ригоризма пуритан. Злой дух Комус тщетно пытается соблазнить заблудившуюся в лесу юную Леди. Лес в пьесе символизирует запутанность человеческой жизни. Комус олицетворяет порок. Леди, воплощенное целомудрие, твердо противостоит Искушениям и чарам Комуса и выходит победительницей из поединка.

В образе Комуса угадывается та первозданная жизненная сила, которая была присуща поэтической стихии Возрождения. Но симпатии автора принадлежат в пьесе не Комусу, а Леди. Противопоставляя строгую мораль безудержной жажде наслаждений, Мильтон выступает против того, во что практически выродился ренессансный идеал в дворянском обществе, став оправданием грубой чувственности, презрения к нравственным ценностям. Тема «Комуса» - тема испытания добродетели, вечного соперничества добра и зла - с новой силой звучит в позднейших творениях поэта.

В последнем крупном произведении первого периода - элегии «Лисндас» (1638) - Мильтон, скорбя о безвременной гибели друга, Эдуарда Кинга, размышляет о бренности жизни и о своей судьбе - судьбе человека, избравшего нелегкую стезю поэта. Печаль о погибшем сочетается в элегии с инвективой: в уста апостола Петра, принимающего в рай душу Кинга, автор вкладывает обращенную против епископальной церкви гневную филиппику, которая может служить своего рода эпиграфом к его трактатам 40-х годов.

Моральный пафос произведений Мильтона, присущий ему дидактизм, строгость выдвигаемых им идеалов, классическая ясность стиха, существенно отличают его раннюю поэзию от изощренно-усложненных мистических произведений «метафизиков» и от бездумно гедонистической поэзии «кавалеров»; они позволяют говорить о преобладании у него в этот период тенденций классицизма.

Во второй период своего творчества, охватывающий 1640–1650-е годы, Мильтон, почти оставив дорогую его сердцу поэзию, выступает как революционный публицист. После провозглашения Англии республикой его назначают латинским секретарем Государственного совета. На этом посту в течение нескольких лет он ведет дипломатическую переписку с иноземными державами. От напряженного труда слабеет зрение Мильтона, в 1652 г. наступает полная слепота. Но и слепой, писатель продолжает служить республике, диктуя свои сочинения.

Все трактаты и памфлеты Мильтона пронизывает мысль о свободе. Автор различает три основных вида свободы - в религиозной, частной и гражданской жизни. В своих первых публицистических произведениях («О реформации», «О епископате» и др.), написанных в 1641–1642 гг., Мильтон объявляет войну англиканской церкви, ратует за свободу веры и совести, за отделение церкви от государства. Еще Иаков I, подчеркивая неразрывную связь епископата с монархией, лаконично заметил: «Нет епископа - нет и короля». Ниспровержение авторитета епископов, развенчание догмата о божественном происхождении церковной власти в памфлетах Мильтона наносило серьезный удар опиравшемуся на церковь абсолютизму.

Следующую группу памфлетов Мильтон посвящает проблемам свободы в частной жизни, включая в круг рассматриваемых вопросов «условия брачного союза, воспитания детей и свободного обнародования мыслей». В цикле трактатов о разводе (1643–1645), решительно отступая от ханжеской морали пуритан, автор выдвигает неслыханное для своего времени положение о праве супругов на развод, если в браке нет любви и согласия.

В трактате «О воспитании» (1644), выступая против «неизжитого схоластического невежества варварских веков», Мильтон размышляет о путях воспитания добродетельной, всесторонне развитой личности, способной «исполнять надлежащим образом, умело и со всею душой любые обязанности - как личные, так и общественные, как мирные, так и воинские». Педагогическая система Мильтона имеет много общих черт с учением выдающегося чешского педагога Яна Амоса Коменского, посетившего Лондон в 1641 г. Трактат «О воспитании» - важная веха в истории гуманистической педагогики.

Особое место среди памфлетов Мильтона занимает «Ареопагитика» (1644) - блистательная речь в защиту свободы слова и печати. По глубокому убеждению писателя, знание не способно осквернить подлинную добродетель; добродетель же, которую надо оберегать от дурных книг, немногого стоит. Даже опасность выхода в свет католической и атеистической литературы не оправдывает в глазах автора существования института предварительной цензуры. «Убить книгу, - пишет он, - все равно, что убить человека… Тот, кто уничтожает хорошую книгу, убивает самый разум…»

Развитие революционных событий в Англии конца 40-х годов влечет за собой углубление радикальных настроений мыслителя. Все публицистические выступления Мильтона этой поры посвящены проблемам политической власти. В памфлете «Права и обязанности королей и правительств» и в «Иконоборце» он защищает идеи революции, обосновывает теорию «общественного договора» и право народа на тираноубийство. Развенчивая феодальную доктрину о божественном происхождении королевской власти, Мильтон утверждает, что власть искони принадлежит народу, который наделяет ею определенное лицо на определенных условиях. Если общественный договор не соблюдается, если монарх, «пренебрегая законом и общим благом, правит только в своих собственных интересах и в интересах своей клики», он - тиран. Народ имеет право судить, низлагать и казнить тирана.

В годы яростной памфлетной войны, развязанной сторонниками монархии после поражения, рождаются знаменитые трактаты Мильтона «Защита английского народа» (1650) и «Вторая защита английского народа» (1654). Оба трактата написаны на латыни и обращены ко всему образованному миру. В них, отражая нападки врагов на политику республиканского правительства, писатель развивает идеи народовластия и выражает веру в то, что английская республика укажет другим путь к свободе. Возвеличивая народ Англии, Мильтон уподобляет его восставшему от векового сна Самсону, рядом с которым авторы клеветнических сочинений выглядят ничтожными и жалкими пигмеями. В XVIII–XIX вв. боевые памфлеты Мильтона не раз вдохновляли деятелей европейских революций в их борьбе против абсолютизма.

Диктатура Кромвеля основательно поколебала надежды, которые Мильтон возлагал на него, которые связывал с молодой республикой. В сонете «Лорду-генералу Кромвелю» и в обеих «Защитах» автор прославлял вождя индепендентов как талантливого полководца и государственного деятеля, но, предчувствуя назревавшие перемены, предостерегал его от посягательств на завоеванную с таким трудом свободу. Убедившись, что его увещевания пропали даром, писатель замкнулся в молчании и в последующие годы не проронил ни слова о Кромвеле.

Лишь после смерти лорда-протектора Мильтон вновь взялся за перо публициста. В последней группе памфлетов, созданных накануне Реставрации, он обращается к соотечественникам с призывом объединить усилия в борьбе за республику. Автор убежден, что реставрация монархии приведет к возрождению тирании, лишит народ его демократических завоеваний. «Свободная республика без короля и палаты лордов, - пишет он, - есть наилучшая форма правления».

Публицистика Мильтона не может быть осмыслена вне живых связей автора с эпохой, с ее свободолюбивым духом. В сознании писателя с необычайной живостью отразились противоречия идеологии нового класса. С одной стороны, он возглавлял всенародное движение против монархии, против жестокостей феодального миропорядка, с другой - был ограничен религиозными представлениями своего времени и искал в Священном писании теоретическое оправдание борьбе против абсолютизма.

Социально-политическая мысль Англии эпохи буржуазной революции в значительной мере покоилась на истолковании Библии в духе идеалов раннего христианства: в ней видели проповедь равенства людей перед богоде, протест против деспотизма в любой форме. Мильтону как идеологу индепендентства был близок иконоборческий пафос протестантского учения. Однако догматизм и фанатизм наиболее рьяных поборников пуританства остались чужды писателю. Его религиозность была сродни религиозности великих ученых эпохи Возрождения - Эразма Роттердамского и Томаса Мора, воплотивших в своем творчестве идеи так называемого «христианского гуманизма».

Сочетая религиозные убеждения с гуманистическими, Мильтон, подобно Мору и Эразму, никогда не был слепым приверженцем церковной догмы, боролся против схоластики, за новые методы воспитания. Подобно им, он отказывался принимать на веру каждое слово Священного писания, полагая, что человек посредством разума сам должен определить, что в писании истинно и что ложно. Наконец, вслед за гуманистами, Мильтон главным критерием оценки личности выдвигал ее практическую деятельность и не мог примириться с осуждением человека, якобы заранее предначертанным небесами. Отвергая кальвинистский догмат абсолютного предопределения, писатель настаивал на том, что человек, наделенный разумом и свободной волей, сам является хозяином своей судьбы.

В конце 50-х годов Мильтон предпринял попытку изложить в виде цельной, завершенной системы свои религиозные, философские и этические взгляды, свое понимание Библии. Так появился трактат «О христианском учении» - обширное теолого-этическое сочинение на латинском языке, впервые опубликованное лишь в 1825 г. Мировоззрение автора не было последовательным и не складывалось в стройную систему. С одной стороны, как человек религиозный Мильтон верил в то, что бог сотворил мир и жизнь, и провозглашал его существом абсолютным, бесконечным и непознаваемым, с другой стороны, сближаясь с пантеизмом, он объявлял весь мир материальным и готов был признать материю частью божественной субстанции.

Идейные корни миросозерцания писателя тянутся к стихийному материализму эпохи Возрождения. Материалистические тенденции отчетливо обнаруживаются в понимании Мильтоном человеческой природы. Расходясь со средневековыми мыслителями, он утверждает, что человек «не был создан или составлен из двух отдельных или различных элементов природы, таких, как душа и тело». Признавая единство духовной и материальной субстанций и полагая, что все, вышедшее из рук творца, совершенно, Мильтон тем самым приходит к реабилитации плоти и чувственной природы человека. Однако чувства, по его мнению, должны быть безусловно подчинены разуму: господство страстей - источник всяческого зла в мире.

Вторая книга трактата «О христианском учении» посвящена этическим проблемам. Характерно, что в построении своей этики Мильтон опирается не только на авторитет Библии, но и на философию античности, в чем лишний раз проявляется его приверженность идеям гуманизма. Главная задача нравственности для Мильтона состоит в обуздании дурных страстей и в воспитании добродетелей. Долг и счастье христианина он видит не в пассивном смирении, но в деятельном служении общественному благу.

Это сочинение Мильтона свидетельствует о мучительных колебаниях религиозно-философской мысли автора, противоречиво соединявшего стихийный материализм с элементами идеализма, приверженность пуританским убеждениям с верностью идеалам Ренессанса, истовую веру в библейскую мудрость и пытливый дух исследования, познания законов, управляющих Вселенной.

Проза Мильтона занимает важное место в его творческом наследии. Она помогает глубже понять историческое своеобразие религиозно-политической борьбы его времени, уяснить важнейшие особенности его лучших поэтических творений. За двадцатилетний период, с 1640 по 1660 г., Мильтон, захваченный бурным потоком политических событий, создал лишь 16 сонетов и переложил на стихи несколько псалмов. Но эти годы отнюдь не прошли даром для Мильтона-поэта: опыт публициста, участника исторической битвы эпохи, имел для него огромное значение и в своеобразной форме отразился в художественных произведениях третьего, заключительного периода его творчества.

Реставрация монархии в 1660 г. была воспринята Мильтоном как катастрофа. Для него наступили «злые дни»: многие из его соратников были казнены, другие томились в тюрьмах; он сам подвергся преследованиям, большому штрафу; самые дерзкие из его памфлетов были преданы огню. Однако дух Мильтона не был сломлен. Гонимый, слепой, он создает в последние четырнадцать лет жизни произведения, в веках прославившие его имя: поэмы «Потерянный рай» (1667), «Возвращенный рай» (1671) и трагедию «Самсон-борец» (1671).

Все написанное Мильтоном за полвека, при несомненном мастерстве, меркнет рядом с его шедевром - поэмой «Потерянный рай». Еще в студенческие годы поэт задумал создать эпическое произведение, которое прославило бы Англию и ее литературу. Первоначально он предполагал воспеть в эпосе легендарного короля Артура. Однако в пору ожесточенной борьбы против монархии замысел «Артуриады» стал для него неприемлемым.

Сюжет «Потерянного рая», как и двух позднейших произведений - «Возвращенного рая» и «Самсона-борца», автор почерпнул из Библии. Само обращение Мильтона к источнику, из которого английский народ заимствовал «язык, страсти и иллюзии» для своей буржуазной революции, было исполнено глубокого смысла: в обстановке победившей реакции поэт как бы заявлял о том, что дух революции не умер, что ее идеалы живы и неистребимы.

Ветхозаветный миф о грехопадении первых людей, положенный в основу «Потерянного рая», привлекал писателей и до Мильтона. Этот же миф использовали в своих сочинениях французский поэт-протестант Дю Бартас, голландский автор Гуго Греций, знаменитый голландский писатель Йост ван ден Вондел. Все они в той или иной мере повлияли на английского поэта.

Но скольким бы ни был обязан Мильтон своим предшественникам, его величественная эпическая поэма представляла собой явление бесспорно оригинальное: она была порождением иной эпохи, иных исторических условий; иными были и задачи, художественные, нравственные, социальные, которые ставил перед собой поэт, иным был его талант. «Потерянный рай» подводил итоги многолетним раздумьям автора о религии и философии, о судьбах родины и человечества, о путях его политического и духовного совершенствования.

Поражает прежде всего космическая грандиозность поэмы Мильтона. Драматические события «Потерянного рая» разыгрываются на фоне необозримых просторов Вселенной. Его тема - священная история, а герои - Бог, Дьявол, Мессия, Адам и Ева. Весь мир и человеческая история предстают в эпосе как арена многовековой борьбы между Добром и Злом, как ристалище божественного и сатанинского начал. Мильтон рисует в поэме впечатляющие сцены битв небесных легионов и воспевает победу Бога над Дьяволом, повествует о грехопадении Адама и Евы и временном торжестве Сатаны, пророчествует о грядущем спасении людей и трудном, но неуклонном их пути к совершенствованию. Так, воспользовавшись «языком, страстями и иллюзиями, заимствованными из Ветхого завета», он приходит к оптимистическому выводу о неизбежном торжестве Добра в мире, выводу, особенно актуальному в «злые дни» Реставрации.

Замысел Мильтона формально соответствовал библейской легенде, согласно которой тщетная тяжба Сатаны с Богом должна завершиться полным поражением Сатаны.

Исполнителем благих предначертаний Владыки Мира выступает, в изображении Мильтона, Бог-сын. Герой предстает в поэме в самых различных ипостасях: он - разгневанный Мессия, низвергающий мятежных ангелов в Ад, он - творец прекрасного мира, он - заступник Человека перед Богом-отцом, и, наконец, он - Богочеловек, сын Бога и Человека, царь вселенной. Каждое из деяний Бога-сына должно выявить какую-то новую грань его облика. В нем воплощены определенные моральные принципы, которые были дороги поэту: покорность воле Бога-отца, беспощадность к врагам, милосердие к заблудшим, готовность к самопожертвованию. Откровенная дидактическая направленность образа, его схематизм и декларативный характер заметно снижают его художественные достоинства.

Сатана - тоже сын Бога, но сын, избравший путь зла, восставший против воли отца и потому отверженный. Духовную гибель некогда прекрасного Люцифера-Сатаны Мильтон традиционно объясняет его непомерной гордыней. Гордость трактуется поэтом как неоправданное стремление личности нарушить границы, установленные ей природой, подняться выше отведенного ей места в великой цепи бытия. Гордыня ослепляет, подчиняет себе разум, и тогда освободившиеся от оков низменные страсти порабощают личность, навсегда лишая ее свободы и покоя. Сатане суждено носить в душе вечный ад.

Неутолимая жажда власти и сострадание к павшим по его вине ангелам, ненависть к Богу, жажда мести и приступы раскаяния, зависть к людям и жалость к ним терзают измученную душу мятежного Дьявола. Ад - всюду. «Ад - я сам», - исповедуется Сатана. По Мильтону, ослепленный гордыней могучий разум Сатаны обречен вечно служить пороку и разрушению. Разум Бога создает Мир и Человека, разум Сатаны воздвигает Пандемониум, изобретает артиллерию, подсказывает ему, как соблазнить первых людей.

Совершенно очевидно, что в «Потерянном рае» Мильтон в соответствии с религиозными идеалами предполагал воспеть покорность благому и милосердному Богу и осудить Сатану. Однако вот уже на протяжении двухсот с лишним лет критики обнаруживают в поэме элементы, явно мешающие ей быть выражением ортодоксальной религиозной точки зрения. «Поэма Мильтона, - писал Шелли в „Защите поэзии“, - содержит философское опровержение тех самых догматов, которым она… должна была служить главной опорой. Ничто не может сравниться по мощи и великолепию с образом Сатаны в „Потерянном рае“… Мильтон настолько искажает общепринятые верования (если это можно назвать искажением), что не приписывает своему Богу никакого нравственного превосходства над Сатаной».

Действительно, образ Дьявола в эпосе Мильтона, вопреки библейской его трактовке, выглядит столь величественным и привлекательным, что рядом с ним теряются и тускнеют все остальные персонажи поэмы. Титаническая страстность натуры Сатаны, его гордый и непокорный дух, свободолюбие и твердая воля, мужество и стоицизм почти неизменно вызывали восхищение читателей и критиков. С другой стороны, Бог, призванный стать воплощением Разума и Добра, предстает в поэме коварным и мстительным монархом, который, по словам Сатаны, «один царит, как деспот, в небесах».

Свидетель и участник грандиозного социального переворота, Мильтон, создавая эпическую поэму, вдохновлялся атмосферой гражданской войны, являвшейся, по его мнению, отражением вселенской коллизии Добра и Зла. Рисуя сцены яростной схватки сил Неба и Ада, поэт пользовался красками, которые поставляла для его палитры эпоха революционной ломки, и вольно или невольно наполнял поэму ее героическим духом. Это настолько преобразило его первоначальный замысел, настолько подорвало само его основание, что все здание добросовестных религиозных абстракций автора угрожающе накренилось. «Поэзия Мильтона, - писал Белинский, - явно произведение его эпохи: сам того не подозревая, он в лице своего гордого и мрачного сатаны написал апофеозу восстания против авторитета, хотя и думал сделать совершенно другое» .

Работая над эпосом в годы реакции, Мильтон считал необходимым изобразить погубившее революцию Зло во всем его царственном великолепии и опасной привлекательности: карикатурное изображение Злого Духа в виде отталкивающего и слабого существа, искажая истину, могло, по мнению поэта, нанести ущерб добродетели читателя.

По замыслу Мильтона, Сатана, отважившийся выступить против всемогущего Бога, не мог не быть титанической фигурой. Желая нарисовать яркий и убедительный портрет Сатаны, поэт опирался на традицию изображения трагических героев - «злодеев с могучей душой», - характерную для драматургов-елизаве-тинцев, Марло и особенно Шекспира. Как и гуманисты Возрождения, Мильтон полагал, что Добро и Зло настолько тесно переплетены между собой, что их порой трудно отличить друг от друга. Это также повлияло на характеристику Архиврага, величие которого так коварно заслоняет воплощенное в нем Зло.

Было бы неверно, разумеется, видеть в «Потерянном рае» иносказательную историю английской буржуазной революции, проводить прямые параллели между восстанием падших ангелов в поэме Мильтона и «великим мятежом» пуритан. В согласии с христианскими идеалами, Мильтон задумал поэму как оправдание путей божиих, но буква библейского учения вызывала у него, как и у лучших представителей его класса, известные сомнения; они-то и привели к тому, что восставший против Бога Сатана, хотя и осуждается автором, но не лишен его сочувствия и вбирает в себя черты отважного протестанта против миропорядка. «Потерянный рай» - творение великого мятежного духа. В нем не мог не выразиться человек, всю жизнь отдавший борьбе с деспотизмом.

Не подлежит сомнению, что поэту-революционеру, в годы Реставрации познавшему горечь поражения, психологически легче было «вжиться» в роль поверженного ангела, нежели в образ победоносного Бога. Рисуя облик проигравшего сражение, но не покоренного Духа, автор наделял его подчас чертами - и притом лучшими - своей собственной натуры. Не потому ли так проникновенно звучит в поэме обращенная к соратникам речь Сатаны, что мысли и чувства героя были хорошо знакомы его создателю?

…Мы безуспешно

Его престол пытались пошатнуть

И проиграли бой. Что из того?

Не все погибло: сохранен запал

Неукротимой воли, наряду

С безмерной ненавистью, жаждой мстить

И мужеством - не уступать вовек.

Присутствие мятежного, непокорного деспотизму начала в миросозерцании Мильтона, гуманистические традиции в его творчестве, окрашенные политическим опытом его переломной эпохи, позволили ему вместо увековеченной библейским преданием условной фигуры создать в лице Сатаны яркую и живую индивидуальность, в которой вместе с тем безошибочно угадывались типичные черты современников поэта. Воинствующий индивидуализм мильтоновского героя имел своей оборотной стороной нечто бесспорно благотворное: нежелание слепо подчиняться авторитету, кипучую энергию, вечный поиск и неудовлетворенность.

Новое, необычное звучание приобрела под пером художника и другая часть ветхозаветной легенды, посвященная первым людям. Миф об Адаме и Еве служит Мильтону отправной точкой для философско-поэтических раздумий о смысле жизни, природе человека, его стремлении к знанию, его месте под солнцем.

Человек изображается в «Потерянном рае» как существо, стоящее в центре мироздания: на «лестнице Природы’» он занимает среднее положение между чувственным, животным миром и миром ангелов. Он - высшее из земных существ, наместник Бога на земле, он смыкает воедино низшую и высшую сферы бытия. Перед Адамом и Евой открывается светлый путь духовного возвышения, за их спиной разверзается мрачная бездна, грозящая поглотить их, если они изменят Богу. Древо познания добра и зла, растущее в сердце Эдема, есть символ предоставленной первым людям свободы выбора. Его назначение - испытать веру людей в Творца.

Органически включенный в общий нерушимый порядок, Человек становится точкой преломления противоборствующих влияний, излучаемых могущественными космическими силами. Поэт помещает своих героев - как в пространственном, так и в жизненно-этическом отношении - в самом центре Вселенной, на полпути между Эмпиреем и Адом. По Мильтону, люди сами ответственны за свою судьбу: наделенные разумом и свободной волей, они должны каждый миг своей жизни выбирать между Богом и Сатаной, добром и злом, созиданием и разрушением, духовным величием и нравственной низостью.

По мысли поэта, Человек изначально прекрасен. Он сотворен всеблагим и премудрым божеством, в нем нет и не может быть изъянов. Адам - воплощение силы, мужества и глубокомыслия, Ева - женского совершенства и обаяния. Любовь Адама и Евы - идеальное сочетание духовной близости и физического влечения. Жизнь первых людей в земном Раю проста, изобильна и прекрасна. Щедрая природа в избытке одаряет их всем необходимым. Лишь нарушив заповедь божью, вкусив запретный плод, Адам и Ева лишаются бессмертия и блаженства, дарованных им при сотворении, и обрекают род человеческий на тяжкие испытания.

Нетрудно заметить, что образы первых людей задуманы Мильтоном как воплощение религиозного и гуманистического идеала, т. е. как идеальные образы людей, поскольку они предстают в качестве покорных Богу обитателей рая. Однако в конечном итоге они оказываются в изображении поэта более человечными, более близкими к гуманистической норме именно после грехопадения и изгнания из райской обители.

Безмятежная картина бытия первых людей в раю выразительно противопоставлена в поэме картине бурного, смятенного, драматически потрясенного мира. Адаму и Еве в роли безгрешных обитателей Эдема неведомы противоречия, вражда, душевные терзания. Они не знают бремени непосильного труда и смерти. Но их блаженство зиждется на покорности воле божьей, предполагает отказ от соблазнов познания и неразрывно связано с ограниченностью райской идиллии. Идиллический мир рушится, как только в него вторгается Сатана.

В искусительных речах Сатаны и в сомнениях Евы относительно греховности познания слышны отзвуки сомнений самого автора:

Что запретил он? Знанье! Запретил

Благое! Запретил нам обрести

Премудрость…

…В чем же смысл

Свободы нашей?

Мильтон, мыслитель-гуманист, был убежден в пользе знания и не смог примирить библейскую легенду со своим отношением к знанию: для него оно - не грех, а благо, хотя за него и приходится иногда платить дорогой ценой.

Примечательны в поэме мотивы неповиновения первых людей деснице божьей: вкусить запретный плод побуждает Еву неуемная жажда знания. Адам же совершает роковой шаг из сострадания и любви к Еве, хотя и сознает, что своим поступком ставит «человеческое» выше «божеского». Не менее самоотверженно Ева после грехопадения Адама предлагает целиком принять на себя грозящую им двоим кару. Первые люди подлинно велики в ту минуту, когда в преддверии трагических перемен, их ожидающих, в гордом одиночестве противостоят всем силам Неба и Ада. С сочувствием рисуя сцену грехопадения, Мильтон вплотную подходит к оправданию поступка своих героев, не согласующемуся с церковной концепцией.

Адама не страшат те испытания, которые ожидают его в новой, неведомой жизни. Его образ несомненно героичен. Но в отличие от эпических поэтов прошлого, изображавших героев-воителей, Мильтон выводит на страницах своей поэмы героя, видящего смысл жизни в труде. Труд, лишения и испытания должны, по мысли поэта, искупить «первородный грех» человека.

Перед изгнанием первых людей из райской обители архангел Михаил по велению Бога показывает Адаму будущее человечества. Перед потрясенным героем разворачиваются картины человеческой истории - нужды, бедствий, войн, катастроф. Однако, как поясняет Адаму Михаил, искупительная жертва Христа откроет людям путь к спасению, путь к духовному совершенству. Человек способен в конце концов стать даже лучше, чем был до грехопадения.

Устами Адама, невольного зрителя грозного «фильма веков» (В. Я. Брюсов), Мильтон осуждает растлевающие человеческую душу социальные бедствия: войны, деспотизм, феодальное неравенство. Хотя поэт, описывая пророческие видения героя, формально остается в рамках библейских легенд, он, по существу, развивает в последних книгах поэмы свою концепцию исторического процесса - процесса стихийного, исполненного трагизма и внутренних противоречий, но неуклонно пробивающего себе путь вперед.

Мильтон облекает свою философию в религиозную форму, но это не должно заслонить от нас новизну и историко-литературное значение его концепций: поэт был ближайшим предшественником просветителей и в прославлении труда как главного назначения человеческого бытия, и в защите прав разума и стремления к знанию, и в утверждении идей свободы и гуманности. Для многих поколений читателей «Потерянный рай» стал философско-поэтическим обобщением драматического опыта человека, в муках обретающего свое подлинное естество и идущего, среди бедствий и катастроф, к духовному просветлению, к заветным идеалам свободы и справедливости.

Поэма Мильтона была крупнейшей и едва ли не самой талантливой из многочисленных попыток писателей XVI–XVII вв. возродить эпос в его классической форме. Высшим образцом служили Мильтону эпические поэты античности - Гомер и Вергилий. Следуя им, автор стремился нарисовать в «Потерянном рае» универсальную картину бытия: битвы, решающие судьбы народов, возвышенные лики небожителей и человеческие лица, а также различные бытовые подробности. Поэт скрупулезно воспроизводит композицию античных образцов, широко использует характерные для эпоса приемы гиперболизации, постоянные эпитеты, развернутые сравнения.

Грандиозности сюжета соответствует возвышенный строй поэтической речи. Поэма написана белым стихом, который звучит то певуче и плавно, то энергично и страстно, то сурово и мрачно. Мильтон придает своей речи торжественные интонации певца-рапсода и в то же время пафос библейского пророка.

«Потерянный рай» создавался в эпоху, отделенную многими столетиями от «детства человеческого общества», вместе с которым безвозвратно отошли в прошлое и непосредственность мироощущения, свойственная творцам старинного эпоса, их искренняя, нерассуждающая вера в потустороннее. Задумав воспеть в форме героического эпоса события ветхозаветного предания, Мильтон заведомо обрекал себя на непреодолимые трудности. «Подобная поэма, - по словам Белинского, - могла бы быть написана только евреем библейских времен, а не пуританином кромвелевской эпохи, когда в верование вошел уже свободный мыслительный (и притом еще чисто рассудочный) элемент» . Этот «рассудочный элемент» обусловил искусственность религиозной по замыслу эпопеи Мильтона.

Нельзя забывать, однако, что тот же «свободный мыслительный элемент» придал произведению Мильтона философскую глубину и размах, не доступные эпосу древности. Нельзя забывать, что, создавая «Потерянный рай», поэт вдохновлялся не только литературными образцами, но и героической атмосферой своего переломного времени - времени, когда было повергнуто в прах сооружавшееся веками здание феодальной монархии.

В отличие от своих учителей, Гомера и Вергилия, поэт хотел создать произведение, не ограниченное конкретно-исторической тематикой, но имеющее вселенские, общечеловеческие масштабы. В этом отношении замысел Мильтона был созвучен замыслу другого его предшественника - великого Данте, как и он, творившего на рубеже двух эпох, как и он, посвятившего жизнь борьбе и поэзии. Подобно автору «Божественной комедии», поэт стремился придать своему произведению характер всеобъемлющего, пригодного для всех времен символического изображения того, что было, есть и будет.

Черты так называемого «литературного» эпоса и проблески философской поэмы сочетаются в «Потерянном рае» с элементами драмы и лирики. Драматичен самый сюжет поэмы, драматичен характер ее многочисленных диалогов и монологов. Обращает на себя внимание и лиризм, проявляющийся во вступлениях к составляющим поэму книгам: в них вырисовывается личность самого поэта, слепого и гонимого, но и в «злые дни» сохранившего непреклонность души. Хотя преобладающим в «Потерянном рае» является эпическое начало, оно выступает в сложном соотношении с драматическим и лирическим; таким образом, поэма Мильтона в жанровом отношении представляет собой сложное и многоплановое явление.

Не менее сложен и своеобразен лежащий в основе поэмы творческий метод. Его многосторонность отражает многообразие художественно-эстетических направлений в английской литературе XVII столетия. Тяготение автора к рационалистической регламентации поэтической формы, стремление к гармонии и упорядоченности, устойчивая ориентация на античное наследие безошибочно свидетельствуют о классицистских симпатиях Мильтона. С другой стороны, пристрастие автора к изображению драматических коллизий, к динамике, обилие в поэме контрастов и диссонансов, антиномичность ее образной структуры, эмоциональная экспрессивность и аллегоричность сближают «Потерянный рай» с литературой барокко.

В поэме сочетаются, таким образом, барочные и классицистские тенденции Именно синтез их, а не одна из этих доминировавших в XVII в. художественных систем, был наиболее адекватен творческим запросам и умонастроениям Мильтона в тяжелые для него годы, предшествовавшие и современные написанию поэмы. Синтезирующий литературный метод поэта, сформировавшийся в период революционной ломки, наиболее полно отвечал духу породившей его эпохи. Космический размах «Потерянного рая», его монументальность и философичность, гражданственность и героический дух, трагический пафос и оптимизм, динамика и строгость формы, богатство и яркость красок свидетельствуют о действенности творческих принципов автора.

Второе крупное творение Мильтона - поэма «Возвращенный рай» (1671) - соприкасается в какой-то степени с тематикой предшествующей поэмы, но невыгодно отличается от нее своей абстрактностью и религиозно-моралистическими интонациями. Здесь почти отсутствует та титаническая героика, которая одухотворяет «Потерянный рай». В основу поэмы положена евангельская легенда об искушении Христа Сатаной, согласно которой поединок между героями завершается полным поражением Сатаны: Христос без колебаний отвергает почести, власть и богатство, которые сулит ему коварный искуситель.

Сатана в новой поэме Мильтона лишь отдаленно напоминает гордого бунтаря из «Потерянного рая», его образ лишается былой притягательности. Интерес сосредоточен на личности Христа; в его облике воплощены представления автора об идеальном человеке-гражданине, который, несмотря на одиночество и всеобщее непонимание, находит в себе силы противостоять царящему в мире злу и ни на шаг не отступает от своих принципов. В этом смысле история искушений Христа - параллель к положению самого Мильтона и его соратников, в годы реакции сохранивших верность республиканским идеалам.

«Возвращенный рай» недвусмысленно говорит о разочаровании Мильтона не в революции, но в людях, которые, по его мнению, предали революцию, легко примирившись с реставрацией Стюартов. «Племена, томящиеся в оковах, - с горечью заключает он, - тому подверглись добровольно». После крушения республики поэт приходит к выводу, что путь к свободе пролегает через длительное духовное совершенствование, и ставит своей целью

Сердца людей словами покорять

И вразумлять заблудшие их души,

Которые не знают, что творят.

(Пер. О. Чюминой )

Утверждая необходимость кропотливой просветительной деятельности для подготовки людей к новым, разумным формам жизни, Мильтон отнюдь не отрекается от тираноборческих идей. Замечательным тому подтверждением служит трагедия «Самсон-борец» (1671) - последнее создание поэта, с исключительной силой страсти выразившее вольнолюбивый дух Мильтона-борца, его ненависть к деспотизму.

Трагедия о Самсоне в известной мере автобиографична: как и Мильтон, его герой, слепой, одинокий в стане врагов, потерпев поражение, не утрачивает мужества. Он борется до конца и, умирая, мстит своим угнетателям. Наряду с личными мотивами, в образе могучего Самсона, поднимающегося, «чтоб укротить властителей земли», воплотились те надежды, которые Мильтон издавна возлагал на английский народ. Образ народа-богатыря, пробуждающегося от векового сна, и прежде возникал в его памфлетах. Теперь, после поражения революции, поэт вновь обращается к библейской символике, дабы во всеуслышанье заявить о том, что дух революции не умер.

Проникнутая тираноборческим пафосом трагедия Мильтона являла образец высоко гражданственного искусства и противостояла потоку драматических произведений эпохи Реставрации, имевших подчеркнуто развлекательный характер. Большой интерес представляют сформулированные в кратком предисловии к «Самсону-борцу» взгляды Мильтона на драматургическое искусство. В своем понимании трагедии автор опирается на Аристотеля. Провозглашая трагический жанр «наиболее серьезным, нравственным и полезным из всех прочих жанров», Мильтон первым из английских писателей выдвигает в качестве образца греческую трагедию и называет своими учителями Эсхила, Софокла и Еврипида. Ссылаясь на них, автор вводит в трагедию хор, комментирующий происходящее, и строго соблюдает единства времени, места и действия, хотя, отдавая дань пуританизму, и не предназначает свою драму для сценического воплощения.

Творческий путь Мильтона - от «Потерянного рая» к «Возвращенному раю» и затем к «Самсону-борцу» - характеризуется постепенным отходом автора от принципов барочного искусства. По мере того как поэту удается преодолеть душевный кризис, пережитый им в годы крушения республики, его сочинения становятся менее противоречивыми и вместе с тем утрачивают общечеловеческие масштабы, эпический размах и взволнованность, свойственные его шедевру. И все же, уступая «Потерянному раю», последние произведения Мильтона остаются значительными явлениями в литературной жизни Англии. Прославляя духовную стойкость Христа, а также ратоборчество Самсона, ценою собственной жизни избавляющего народ от ига филистимлян, поэт, как и прежде, призывает к подвигу во имя истины и свободы.

В двух последних произведениях Мильтона барочные тенденции под натиском классицистских ограничений отступают на задний план. Строгое соблюдение классических канонов в «Возвращенном рае» и особенно в «Самсоне-борце» позволяет говорить о преобладании в этих произведениях тенденций «гражданственного» классицизма в его специфической национальной английской форме.

Мильтон оказал поистине непреходящее влияние на развитие английской литературы. Писатели-классицисты (Аддисон, Поуп и др.) особенно ценили в его поэзии сочетание сурового дидактизма с изяществом поэтической формы. В «Потерянном рае» они видели образец для подражания, почти столь же совершенный, как и эпическая поэзия древности. Подражали Мильтону и поэты-сентименталисты.

Однако наиболее значительным было влияние Мильтона на литературу романтизма. Почти все романтики ощущали себя его духовными наследниками. Кольридж объявлял Мильтона романтиком. Вордсворт творчески усваивал его художественные принципы. Китс учился у него искусству быть поэтом-гражданином. Блейку, Байрону и Шелли был особенно близок иконоборческий дух поэзии Мильтона. Родственные связи между байроновским Люцифером («Каин») и мильтоновским Сатаной вполне очевидны. Мрачное величие мистерии «Небо и земля» было бы невозможно без мильтоновского эпоса. Пример Мильтона вдохновил Шелли на создание лирической драмы «Прометей освобожденный».

Влияние Мильтона распространилось и на литературу других стран. Во Франции его влияние испытали Виньи и Ламартин, в Германии - автор «Мессиады» Клопшток.

Велико значение Мильтона для русской литературы. Нравственная высота поэта, его ненависть к тирании, преклонение перед героикой освободительной борьбы нашли среди русских литераторов горячее сочувствие. Поэма «Потерянный рай» пользовалась неизменной популярностью в демократических кругах русского общества. Радищев называл имя Мильтона рядом с именами «Омира (Гомера) и Шакеспера». Пушкин неоднократно с восхищением отзывался о Мильтоне в своих статьях и заметках.